"палец одинаково ложится на спусковой крючок пистолета и на левую кнопку мыши" ©
«Агата
Девочки, читающие журналы, будут мечтать пройти по ее следам –
маленькой женщины без улыбки, которая видела все – и теперь ей никто не нужен.
У нее будет черный парик и короткое платье. К семидесяти годам
она сменит шестнадцать профессий, воспитает двух внуков и похоронит мужа.
Она чертовски фотогенична – такая серьезная, злая, спокойная одиночка.
Она будет сниматься в кино, петь рок-н-ролл и чинить машины,
побывает пилотом почтового флаера, фотокорреспондентом в горячей точке,
увидит дно Марианской впадины, поднимется на вершину
Килиманджаро и помашет рукой проплывающим облакам.
И дольше всего проработает подмастерьем у Фанточини,
пока тот не умрет в сто четыре года от второго инфаркта.
У нее будет много имен: Абигайль, Алисия, Алджернон –
и, конечно, Агата.
Семьдесят свечек на кремовом торте Агата задует с первой попытки,
выпьет с гостями, накинет куртку – и уплывет на лодке,
пока не стемнело, не потускнела закатная позолота.
В лодке фонарь, прорезиненный плащ и двадцатилетний коньяк.
У Агаты страшно сквозит меж ребер: внутри у нее маяк,
плачущий днем и ночью на всех частотах.
Агата правит в ущелье, к замшелым и мокрым скалам,
к сырым и темным пещерам, к бездонным страшным провалам
в земле у самого берега.
Агата посмотрит вниз -
и увидит черные воды, уходящие справа налево,
и увидит черные воды, текущие медленно и величаво,
и увидит ладью без паруса,
и узнает, что это Стикс –
безнадежно и просто, как будто в груди кольнуло,
безошибочно, будто бы пальцы легли на струны.
Голос Агаты сольется с подземным гулом,
выйдет из горла толчками, как кровь из раны:
«Воды и ветер, море и небо, все мне свидетели, я готова,
солнце зашло, я стою у края и ожидаю знака».
Тот, кто правит ладьей, никогда не слышал такого зова.
Тот, кто глядит с небес, никогда не знал, что Агата умеет плакать.
«Вы, кто меня оставил, слышите, что стучится в груди моей вместо
сердца? Пусть прощают живых, а я не могу простить.
Ради вас я три года была первой скрипкой в похоронном оркестре.
Вы не можете не придти».
У Агаты привычка - никогда, ничего не делать наполовину,
Агата идет до конца – и, значит, она сильней.
Голос взлетит под холодные своды, и все, кто ее покинул
головы вскинут, протянут руки и направятся к ней.
Вспомнят свои имена – с именами проснуться легче,
поднимут слепые глаза к черному камню низких небес.
Полночь пробьет, и все тени к ней выйдут навстречу,
обретая почти что плоть и почти что вес,
обретая как будто смысл и как будто радость
рядом с ней, заблудившейся девочкой, маленькой и одинокой…
…И у каждой тени на левой щеке будет след от ладони Агаты,
и каждая повернется и подставит правую щеку.
Тот, кто правит ладьей, будет ходить по воде кругами,
делать-то нечего,
будет читать ее жизнь c ладони.
Глупая девочка, будет думать, глупая-глупая девочка,
я вот сижу тут, бессмертней некуда, подливаю масла в фонарь, болтаю ногами
в черной холодной воде, напеваю под нос себе –
и никто обо мне не плачет, и никто обо мне не помнит.
Подойдет к ней, готовой кинуться по следам неживых теней,
накинет куртку на плечи и покажет ей путь на свет:
«Поговорили – и будет; поверь, так пока что лучше».
Протянет руку, погладит золотистый крошечный ключик,
который Агата носит на шее, и скажет:
«Передавай привет.
Как давно мы не виделись с ней…»
_raido
Девочки, читающие журналы, будут мечтать пройти по ее следам –
маленькой женщины без улыбки, которая видела все – и теперь ей никто не нужен.
У нее будет черный парик и короткое платье. К семидесяти годам
она сменит шестнадцать профессий, воспитает двух внуков и похоронит мужа.
Она чертовски фотогенична – такая серьезная, злая, спокойная одиночка.
Она будет сниматься в кино, петь рок-н-ролл и чинить машины,
побывает пилотом почтового флаера, фотокорреспондентом в горячей точке,
увидит дно Марианской впадины, поднимется на вершину
Килиманджаро и помашет рукой проплывающим облакам.
И дольше всего проработает подмастерьем у Фанточини,
пока тот не умрет в сто четыре года от второго инфаркта.
У нее будет много имен: Абигайль, Алисия, Алджернон –
и, конечно, Агата.
Семьдесят свечек на кремовом торте Агата задует с первой попытки,
выпьет с гостями, накинет куртку – и уплывет на лодке,
пока не стемнело, не потускнела закатная позолота.
В лодке фонарь, прорезиненный плащ и двадцатилетний коньяк.
У Агаты страшно сквозит меж ребер: внутри у нее маяк,
плачущий днем и ночью на всех частотах.
Агата правит в ущелье, к замшелым и мокрым скалам,
к сырым и темным пещерам, к бездонным страшным провалам
в земле у самого берега.
Агата посмотрит вниз -
и увидит черные воды, уходящие справа налево,
и увидит черные воды, текущие медленно и величаво,
и увидит ладью без паруса,
и узнает, что это Стикс –
безнадежно и просто, как будто в груди кольнуло,
безошибочно, будто бы пальцы легли на струны.
Голос Агаты сольется с подземным гулом,
выйдет из горла толчками, как кровь из раны:
«Воды и ветер, море и небо, все мне свидетели, я готова,
солнце зашло, я стою у края и ожидаю знака».
Тот, кто правит ладьей, никогда не слышал такого зова.
Тот, кто глядит с небес, никогда не знал, что Агата умеет плакать.
«Вы, кто меня оставил, слышите, что стучится в груди моей вместо
сердца? Пусть прощают живых, а я не могу простить.
Ради вас я три года была первой скрипкой в похоронном оркестре.
Вы не можете не придти».
У Агаты привычка - никогда, ничего не делать наполовину,
Агата идет до конца – и, значит, она сильней.
Голос взлетит под холодные своды, и все, кто ее покинул
головы вскинут, протянут руки и направятся к ней.
Вспомнят свои имена – с именами проснуться легче,
поднимут слепые глаза к черному камню низких небес.
Полночь пробьет, и все тени к ней выйдут навстречу,
обретая почти что плоть и почти что вес,
обретая как будто смысл и как будто радость
рядом с ней, заблудившейся девочкой, маленькой и одинокой…
…И у каждой тени на левой щеке будет след от ладони Агаты,
и каждая повернется и подставит правую щеку.
Тот, кто правит ладьей, будет ходить по воде кругами,
делать-то нечего,
будет читать ее жизнь c ладони.
Глупая девочка, будет думать, глупая-глупая девочка,
я вот сижу тут, бессмертней некуда, подливаю масла в фонарь, болтаю ногами
в черной холодной воде, напеваю под нос себе –
и никто обо мне не плачет, и никто обо мне не помнит.
Подойдет к ней, готовой кинуться по следам неживых теней,
накинет куртку на плечи и покажет ей путь на свет:
«Поговорили – и будет; поверь, так пока что лучше».
Протянет руку, погладит золотистый крошечный ключик,
который Агата носит на шее, и скажет:
«Передавай привет.
Как давно мы не виделись с ней…»
_raido
-
-
01.01.2010 в 05:55интересно читать и узнавать знакомые слова.
-
-
03.01.2010 в 12:32-
-
03.01.2010 в 22:18