[black wind]

"1.
уходя, подожги свой дом, разбери мосты,
не привязывайся к вещам, не считай до ста,
пусть другие хранят осколки в груди, а ты
просто очень устал.
правь на юг, задыхаясь от боли, дави на газ,
пей прогорклую ночь, чтоб навек обо всем забыть.
то, что сделать сильнее, увы, не сумело нас,
точно сможет убить.

2.
у кофе в Луизиане особый вкус:
болота, тумана, полуночной ворожбы
гадая на черной гуще, спроси: «Вернусь?»
потеки на стенке чашки ответят: «Жди»
потеки на стенках чашки густы, как кровь,
а кофе горяч и полынью горчит во рту.
и если ты здесь, то значит, уже готов
оставить свой дом и вновь пересечь черту.
живое к живому, у мертвых особый путь,
но ты не случайно вернулся к узлу дорог.
скажи, незнакомец, ты знал, что когда-нибудь
кофейная девочка ступит на твой порог?

3.
две скрещенные тени на стене,
неслышный звон серебряных подвесок.
однажды умерев, нельзя воскреснуть,
но колдовство не даст окостенеть.
но «колдовство» не значит «чудеса»,
оно как отблеск дальнего пожара.
сними на вечность девочек из бара,
люби их, гладь по темным волосам.
но не зови богинь по именам,
ты не поймешь и прочитать не сможешь
на языке колец и смуглой кожи
написанные солью письмена.
мертв на две трети, жив всего на треть,
ты им – жених, они – твои невесты…
однажды умерев, нельзя воскреснуть.
однажды возродясь - не умереть.

4.
Луизиана… вслушайся: мёд и медь,
патока, леденцы, карамельный шепот.
здесь темнота легка и нежна, как смерть,
здесь так легко забыть и не вспомнить, кто ты,
здесь так легко не думать и не стареть.
слушай внимательно. он был совсем дитя,
злое дитя, мессия безлюдных улиц,
все разрушая, сети себе плетя,
он прогневил кого-то... его коснулись -
кто-то из здешних добрых самаритян.
он задохнулся, умер, но не вполне:
смерть – как наркотик, выбери дозировку.
он и сейчас считает, что жив, а не…
впрочем, все было сделано очень ловко,
вон он бредет, тень тени среди теней.
ты, может статься, станешь таким, как он,
Луизиана редко щадит беспечных…
ночь на исходе, крепок и душен сон.
кто-то другой сегодня уснет навечно,
кто-то проснется утром. таков закон

5.
невозможно терять, если не было ничего.
как прекрасно движение к собственной катастрофе.
вот туман, что пронизан солнцем, иди в него,
только помни, у нас —
самый свежий кофе."

(с) МКБ-10

---

[black wind]

"Вот с таких на щелчок облезает лачок —
был-то свой да не свой...
Ну и ладно, спиши и плюнь, разотри в золу.
У драконьего неба вертикальный зрачок,
любопытный, живой,
у драконьего неба на все ответ и для всех отлуп.

Загасил в каблук, натянул, как лук —
а оно поглядит.
У драконьего неба для всех серег, что у той ольхи.
А твой новый враг, твой небывший друг
на тебя сердит,
но закаты его тихи и твои тихи."

(с) riweth.

---

[black wind]

"и как будто мало мужчин мы уже отправили на войну,
и как будто мало их хоронили под черными покрывалами,
и как будто мало невозвращенцев на маленькую, на одну,
на одну-единственную меня их как будто бы мало...

и когда ты выйдешь из дома, махнув рукой,
освещенный солнцем, в пыли, золотой как лето,
унесешь в холщовой сумке своей покой,
мой покой. я тогда попрошу, только пусть без ответа

остаются в небесном почтамте все наши слова:
от слетевшего от обиды "да чтоб ты сдох!",
до "умрем молодыми, нам будет за тридцать едва".
потеряй их, курьер по мольбам, потеряй, милый Бог.

пусть из наших нечаянных хлестких оброненных фраз
украдут адреса, имена, пусть растащат на точки,
закорючки, странички. пускай хоть единственный раз
поменяется местом земная с небесною почтой.

отделение двадцать. нахмуренной тетке в джинсе
говорю: "отправляла в апреле посылкою срочной,
мне б ее отменить. я ему тут купила на все
боли, горькой судьбы. отменить нужно очень".

- как фамилия ваша? какой, говорите, апрель?
никакой бандероли по номеру не проходило.
где квитанция? нету? закройте, пожалуйста, дверь.
говорю ж, не отправлено. следующий". так вот и было.

и когда ты выйдешь из дома в суровый тот край,
где туманы, и волны, и лета совсем не дождешься,
я останусь заваривать легкий малиновый чай
и стихи сочинять. прочитаю, когда ты вернешься."

(c) Имбирный кот

---

[black wind]

"Мы, в детстве, были много откровенней:
— Что у тебя на завтрак?
— Ничего.
— А у меня хлеб с маслом и вареньем.
Возьми немного хлеба моего...
Года прошли, и мы иными стали,
Теперь никто не спросит никого:
— Что у тебя на сердце? Уж не тьма ли?
Возьми немного света моего..."

---

[black wind]

Нерифмовано

"мне глазки и ест суп из тарелки. я говорю "не хлюпай", а он - хлюпает. я говорю, "не передразнивай" - а он? передразнивает. я говорю - "ну посиди спокойно", он вскакивает и несется драть за волосы какую-нибудь лошадь. глупый мальчик.

и самое смешное, что даже когда они вырастают они не умнеют. ну вот ни капельник. нет, какие-нибудь там теории тайных заговоров, скрытые смыслы или там интегралы с логарифмами, это пожалуайста. в этом смысле они конечно умные, да. но вот если например сказать мальчику "я по тебе скучаю", он себе представляет что? как ты, значит, сидишь на подоконнике, обложившись подушками, томно листаешь томик бродского, пьешь кофе, отставив мизинчик, и - скучаешь. и говорит что-нибудь вроде того, что "а я вот машину чиню, с мужиками в бар иду, работаю еще, за себя и за того парня, мне и скучать-то некогда", и вот получается, что он такой молодец, при деле, и на всякие там эти сопли женские времени у него нет. и ты говоришь, милый, но ведь и на работе, и в баре, и по дороге на работу или в бар, или вообще где угодно можно ску... но он уже отворачивается, и переводит тему. ску - это не про него. совершенно точно. бабские глупости.

про него - это набор из дежурных "скажи, моя хорошая, а... ", "я все понял", "обнимаю".
про него - это заскочить к тебе на пять минут-полчаса-два дня, обнять, поцеловать, и мчать дальше по своим суперважным, бесконечным, мужским, мальчуковым....

мам, мамаааа.... почини, дай, исправь, налей, почитай, нет, не надо эту, давай вот ту, мам, мамаааа, ну пойдем, а вот еще, а скажи....

мальчики, они такие глупые мальчики.
совершенно непонятно как они устроены
в своем вечном стремлении куда-то.

вместо того, чтобы хотя бы на полчаса присесть рядом, послушать тишину и услышать, как ты тихо-тихо выдыхаешь:
"я тебя люблю"

---

[black wind]

"А тебе всё никак не плачется по бессмысленным пустякам, по конфетным и нежным мальчикам, по надёжным чужим рукам. Ты привыкла не беспокоиться, если рушится всё вокруг, только бледная, как покойница, на промозглом стоишь ветру, и обходят тебя прохожие, словно старый фонарный столб.
А тобою же столько прожито, что оставь оно след на коже, то шрамов было бы штук под сто. Ты, конечно же, очень сильная, чтобы жаловаться на жизнь. Так бывает: раз в небо синее крикнуть некому «ну, спаси меня!», и ты шепчешь себе «держись!».
Да, ты держишься основательно, впившись в улицы злым клещом. Только сил тебе, детка, хватит ли оплатить принесённый счёт? Да, ты сильная, да, ты гордая, только толку-то? – Полный ноль. Ты пустая костяшка города, будешь выпита и расколота, если нет за твоей спиной тех, кто ближе тебе, дороже и драгоценней тебя самой, словно вместе сто жизней прожили и одно на вас всех клеймо.
А пока за спиною пусто и только ветер в затылок бьёт, ты шагаешь вперёд без устали, дальше будут Самайн и Йоль, и Бельтейн, и цветы акации, если верх не возьмёт тоска.
Ты себе запрещаешь плакаться по бессмысленным пустякам."

(C) Джезебел Морган

---

[black wind]

"Cамая прекрасная сказка на свете -
про тонких людей в идеальном мире,
про идеальных людей в мире тонкости,
наполненном, как воздухом, неделимостью.

У каждого-каждого тонкого человека
целых двенадцать чувств - и все разные.
Столько разных чувств, все для прекрасного,
для прекрасного и для целого мира,
прекрасного и идеального.

И чтоб не нарушить красоту мира
становятся люди прозрачно-невидимыми,
и чтоб не нарушить гармонию звуков
становятся тонкие люди неслышимыми,
не существующими, не осязаемыми
друг для друга.

И такие тонкие-тонкие души, и такие острые, как игла,
чувства,
что хватает всего-то на одного,
даже когда он сам тонок
и даже на двоих, даже самых тонких,
даже на двоих уже не делится.

И только для одного красота цветов сакуры,
для одного свежий ветер горных вершин в снегу,
для одного тепло костра под звездами,
бесконечность прекрасного -
только своя и ничья больше.

И каждый один погружается медленно,
плавно и верно
в безграничные ощущения,
полные двенадцати способов принятия красоты
и двенадцати путей познания истины.

Но тончайший из тонких, красивейший из красивых,
добрейший из добрых и лучший,
самый лучший из них -
он видит и слышит, и чувствует кожей,
и чувствует тоже головой и сердцем,
он мыслит истинно, и в нем нет изъяна.

У него в груди поселилось ничто.
Не светлое и не темное, не его, не чужое,
не тяжелое и не легкое, непонятное и даже
не существующее, как тринадцатое чувство.

И ничто растет, зажимая сердце,
раздвигая ребра, забирая воздух,
и неслышимому, прозрачному, тонкому человеку
не остается больше совсем ничего,
кроме созерцания своего ничто,
не остается ничего, кроме ничего.

И тогда он вдруг чувствует, что внутри - свет,
самый яркий и самый горячий в мире,
а снаружи - тьма, и прячущийся во тьме холод,
и он знает, что он - самый большой взрыв,
и он знает, что так - так рождается бог.

И тончайший из тонких, прекраснейший бог
создает из себя прекрасный мир,
доставая из души самое лучшее,
и дает ему прекрасную жизнь,
тонкую и острую, как он сам.

Лишь одно добавляет прекрасный бог.
Лишь одно, чего не было в нем самом,
позволяя людям видеть людей,
слышать людей и чувствовать
и делить на двоих прекрасное,
и даже на троих, и больше.

У самого же прекрасного бога
целых двенадцать чувств,
говорящих ему о людских душах,
о ночных разговорах,
крепких руках, хрупких поцелуях,
у прекрасного бога целая вечность времени.

Лишь он сам посреди своей бесконечности
остается прозрачен,
неосязаем, беззвучен, безвкусен.
Все так же остается
тем же тонким человеком,
наполненным до краев прекрасным,
по-прежнему неделимым."

(c) Mortal Wombat

---

[Рыжее беспокойство]

«Думают люди: дом — это где кровать,
Кухня, гостиная, мягкий ковёр и кресло.
Люди считают, что дом нужен, чтобы спать,
Люди считают, что дом — это просто место.

Думают люди: если покинуть дом,
Будешь скучать по кровати и занавескам.
Люди тоскуют по осени за окном.
Люди считают, что дом — это просто место.

Мне говорили, что дом — это там, где я.
Там, где живут родные, где кот с собакой.
Мне говорили: дом — это где друзья,
Дом - это место, где можно ходить лохматой.

Чувствую я отчего-то: мой дом — не дом!
В доме моём никогда не бывает тесно:

Кажется мне, что мой дом — это там, где Он.
Значит, мой дом — человек, и совсем не место.»
потащено из соо

---

[black wind]

Письма из Петербурга
1.
"Что до дорог, напарник, что до путей -
то здесь вполне известное дело:
если осенью ты ступаешь на трассу, иди до конца по ней,
не бойся мороза, ливней и злых вестей,
только не возвращайся, как бы ни надоело.

Потому что если сойти с полдороги, пойти назад,
потеряешь себя среди тропинок и объездных.
Кто не уходил в октябре - так что он знает про ад?
Что он знает про страшные сны?

Только если ждут - за тысячу километров,
то, наверное, можно дойти до конца - под дождем и ветром.

Потому что у тех, кто свернул, не дошел,
кто собой не вернулся - шаги у них слишком легки,
и становятся плечи сжатыми, напряженными,
на лице проступают тени, на спине позвонки.
просто осенью те, кто храбрился летом,
вдруг становятся замороженными,
завороженными,
и пока другие, отдыхают с детьми и женами,
у этих волосы становятся седоваты,
пальцы тонки.

Даже если смеются - то как-то надломлен смех.

Так что жди меня, жди, как ждешь.
И тогда я вернусь к зиме.
Я собою вернусь к зиме.


2. Что же до того, как я добралась, ответствую - хорошо,
потому что тому, кто не знает страха, все нипочем,
потому что любой бандит ли, маньяк - такому смешон,
потому что настоящая смерть
стоит за его плечом.

Потому-то все это - автостоп ночной, прыжки с высоты,
никогда не причинят такому вреда.
Потому мне легко и петь, и смеяться, и темы мои просты,
только одного не делай, пожалуйста, никогда:

если будешь обнимать меня горячо -
не заглядывай за плечо.

3.
Что до города, друг мой, то он подарил мне ключ,
серебристый ключ с разводящегося моста.
На мосту этом ветер особо зол и колюч,
в облака проглядывает звезда.

Над башкой полно облаков - размотанных лент,
что дрожат туманом посреди бесконечной темени.
Феи здешних мест одиноки и пьют абсент,
запоздалых прохожих кружат в лабиринтах времени.

Что до города, то он надо мной наклонился и мне объяснил - бери,
он сказал, что этот ключ подходит к любой двери,
даже нарисованной на стене.
Да, напарник, когда мы пойдем сюда по весне,
я ее нарисую,
и дам тебе ключ,
и скажу тебе - отвори.

Отвори, скажу тебе, отвори.

4. Что до нас, мой свет, то не спрашивай ни у кого -
ни у карт, ни у гадалок, ни у зачарованного кристалла,
потому что, если честно, то я боюсь одного -
невозможности изменить то, что судьба нам нарисовала.

Потому что если судьба выравнивает дороги,
бантиком завязывает узлы,
то мы с тобою - отчаянны.
Да.
И злы.

Потому что на любую судьбу есть прием - вот лома навроде,
потому что мы с тобой не волки, но и не овцы.
Потому что если мы с тобой - ошибки природы,
то природе явно не поздоровится.

Потому что, когда мы с тобою беремся за руки,
бытие начинает трещать и дымиться.
Потому что мы с тобой - если вместе -
сильнее, чем мойры и их спицы.

Потому что сколько бы ни было шрамов на лбу
от знакомых граблей - ты знакам плохим не верь:
потому что мы сами нарисуем себе судьбу
и в стене волшебную дверь,

и пойдем по ней - дорогой желтого кирпича,
и знакомая смерть выглядывает из-за плеча,
и большие звезды горят над северным ветром,
только пусть в руке моей будет твоя - привычна и горяча,
даже когда я за тысячу километров."

Лемерт

---

[black wind]

не стихи

"Ночью люди совсем другие...
Начало четвертого, заправка. В темно-красной "Audi" плачет девушка. Пистолет давно вынут, лючок бака закрыт. Но машин мало, никто не пристраивается в очередь, значит, вполне можно просто сидеть и плакать. Нужно бы подойти, что-то сказать - но понимаю, что абсолютно нечего. Говорю заправщику: "Девяносто пятый, Ultimate, полный" и иду расплачиваться. Не доходя до раздвижной стеклянной двери, оборачиваюсь. Плачет.
Пока мой мятый трактор запасается едой, брожу вдоль полок. Обнаруживаю развал мягких игрушек. Их много, полка маленькая, все это напоминает метро в час пик. Вытаскиваю из этого вагона кривоватого, но лихого зайца. Расплачиваюсь за бензин и зверя, выхожу. Плачет. Совсем беззвучно - ее окно наполовину открыто, но ничего не слышно.
Подхожу к своей машине, несколько секунд туплю... Потом присаживаюсь и на полусогнутых, гусиным шагом подбираюсь к ее двери. Она меня не видит. Но знаю - плачет.
Высовываю половину зайца, как Степашку в "Спокойной ночи, малыши".
- Привет! - дурацким мультяшным голосом, - у тебя тушь размазалась, ты знаешь?
Молчит. И мне не видно - реагирует ли как-то вообще. Смотрит ли. Слушает ли.
- Хочешь мое ухо? Ухом отлично вытирать тушь.
Молчит.
- Ну, не хочешь мое, вытри своим.
Молчит. Заправщик смотрит на меня, как на беглого идиота. Все камеры наблюдения в этот момент наверняка направлены на меня.
- Возьми меня с собой? Будешь плакать - я тебе пригожусь. Возьми. Пожалуйста.
Молчит. Но опускает стекло до конца, выглядывает и смотрит на меня. Я, как дурак, сижу на асфальте за дверью ее машины. Плачет. Улыбается.
- Ты чего плачешь?
Молчит пару секунд.
- Лето кончилось...
- Будет еще одно. Обещаю. Не плачь.
- Спасибо.
Берет зайца. Уезжает.
Я ночью тоже совсем другой"

---

[Рыжее беспокойство]

А моя сестра на другой стороне земли
пьёт и пишет, поёт, и пляшет, и ворожит.
Кто-то нас ещё до рождения расселил –
но мы есть друг у друга, и с этим не скучно жить.
Королева ярмарочных чудес,
многоликий зверь, малолетний гуру огня, –
у тебя там затерянный мир и волшебный лес,
вечный праздник и вечное «без меня».

А моя сестра может новый кроить наряд –
не построен корабль, но в целом готов каркас;
у меня тут не то чтобы скука, не то чтоб ад,
но пустует место размером с тебя как раз.
Всё равно приплыву к тебе – из зимы, из тьмы,
обниму своего сиамского близнеца, –

вот тогда, глядишь, наконец перестанут ныть
наши сросшиеся сердца.

Екатерина Михайлова
Сестра (22.01.2010)

---

[black wind]

"в двадцать не жизнь, а сплошные схемы: куча намёток и чертежей. вот ты плетешься домой со смены - вырастешь в Джеймса, пока что Джей. куртка, наушник с плохим контактом, рваные кеды, огонь в глазах - осень на два отбивает такты и залезает к тебе в рюкзак. кончилось лето - волшебный бисер, туго сплети, сбереги навек, память ступает проворной рысью, ждёт темноты в городской траве. вроде не то чтобы зол и загнан — нервые стальные, пока щадят...

но накрывает всегда внезапно — бомбой на скверах и площадях.

мы научились различным трюкам - так, что не снилось и циркачам. стерпим уход и врага и друга, небо попрём на своих плечах. если ты сильный, пока ты молод - что тебе горе и нищета?
только когда настигает холод - Бог упаси не иметь щита. это в кино всё легко и колко - помощь друзей, волшебство, гроза... здесь на окне ледяная корка, и у метели твои глаза. если бесцветно, темно и страшно, выход не виден и за версту...

...те, кто однажды вступил на стражу, будут стоять на своем посту.

***
старый трамвай тормозит со стоном, ярко искрятся во тьме рога. сумку хватай и беги из дома, кто будет вправе тебя ругать? мысли по ветру - легко и быстро, будто вовек не прибавят лет... значит, шли к чёрту своих Магистров, быстро садись и бери билет. небо - чужое, свои кумиры, кружит волшебной каймою стих... даже пусть где-то ты центр Мира - сможет ли это тебя спасти? в Ехо дела не бывают плохи, беды - нестрашные мотыльки. вот мне пятнадцать, и я в лоохи - кто еще помнит меня таким? гибель моя обитает в птице, жизнь обращается к нам на "вы" - эй, а не хочешь ли прокатиться вниз по мерцающим мостовым? орден за Орден, и брат за брата, только звенит в глубине струна - мысль о том, что пора обратно - и есть твоя Тёмная Сторона. мантию снять, и стянуть корону, скабой завесить дверной глазок; бросить монетку на дно Хурона, чтобы приснился еще разок.
в мире другом зацветает вереск, как не тасуй - наверху валет. где бы ты ни был, я здесь надеюсь, что ты умеешь вставать на след.

поезд летит, заедают дверцы, в Лондоне холодно в ноябре. если еще не разбито сердце, так ли уж важно, кто здесь храбрей? гул заголовков — "волна террора", "происки Лорда", "борьба за трон"...только какая судьба, авроры, если семнадцать, и ты влюблен? хитрость, мозги, доброта, отвага, страшно ли, мальчик? ничуть, ничуть...можно не быть с гриффиндорским флагом, чтобы сражаться плечом к плечу. старая песня, тебе не знать ли: дружба - и воин, и проводник; самого сильного из заклятий нет ни в одной из запретных книг. палочка, клетка, за плечи лямка, чуточку пороха брось в камин - глупо всю жизнь ждать письма из замка, нужно садиться писать самим. здесь не заклятья - скорей патроны, маггловский кодекс, извечный рок... где-то вдали стережёт Патронус зыбкие грани твоих миров. старые сны накрывают шалью, чьи-то глаза сберегут от пуль — я замышляю одну лишь шалость, карта, скорей, укажи мне путь.

раз уж пришёл - никуда не деться, строчки на стенах укажут путь. волчья тропа охраняет детство - значит, мы справимся как-нибудь. струйка из крана - заместо речки, зубы порою острей меча; ночь старых Сказок продлится вечно - или пока не решишь смолчать. кто выделяется - тот опасен, лучше не знать ни о чём лихом... но почему в надоевшем классе пахнет корою и влажным мхом? но почему всё сильнее знаки, руки - прозрачнее и светлей? странные песни поёт Табаки, древние травы бурлят в котле, пальцы Седого скользят небрежно, вяжет холщовый мешок тесьма... если сумеешь найти надежду, то соберёшь её в талисман. но почему всё сильнее знаки, ветер за окнами сер и тих; все коридоры ведут к Изнанке - хватит ли духа туда пойти? пусть нелегко и пусты пороги, истина, вообщем, совсем проста - здесь ты становишься тем в итоге, кем ты нашёл в себе силы стать.
строчки из книги - тоска, потеха, пусть тебе скажут, мол, что на том?...
Дом никогда не бросает тех, кто взял, и однажды поверил в Дом.

***
знаю, ты скажешь - «всего лишь книги», я не дурак, отдаю отчет. будут любимых родные лики, будет опорой в беде плечо. будет несметная сотня плюсов, что в своё время пришлёт судьба; полную цену своих иллюзий я отложил в кладовые лба. знаю, что скоро добью все цели, смело решится любой вопрос...

ну а пока - кружит домик Элли, трубку в дыму набивает Холмс. чай наливает, смеясь, Алиса, Хаку летит - за верстой верста, тихо шагают за дудкой крысы, робко подходит к звезде Тристан, Мортимер вслух оживляет строчки - эй, Сажерук, вот и твой черед!... Бильбо сбегает от эльфов в бочке, Герда бежит через колкий лёд. в детстве бежать при любой погоде с книжкой во двор - и пойди найди...
вот вспоминаешь, и так выходит - ты никогда не бывал один.


путь до окраин довольно долог; Джей задремал, опустив лицо.
войско выходит из книжных полок и окружает его кольцом."

(c) Джек-с-Фонарём

---

Когда-то бывало и так)

[Рыжее беспокойство]

…Как живу? Да всего понемногу, только радости бы побольше…
Говорить стала чаще с Богом и гулять под дождем подольше…
полюбила холодный кофе — не чета горячему чаю…
из колонок все чаще Прокофьев, а еще… по тебе скучаю…
Все никак не могу отвыкнуть — на двоих почему-то завтрак,
на двоих почему-то утром список дел я пишу на завтра.
За окном наступило лето, по утрам соловьиные песни…
Две недели не ем конфеты, что всегда покупали вместе…
В воскресенье разбила пластинку, ту, любимую, из винила,
на которой все записи Стинга… я скучаю… (уже говорила).
А вчера довязала свитер, ты боялся, что будет колючий…,
а потом вдруг уехал в Питер… Да, наверное, так и лучше…
Как живу? Мне почти не трудно… Мерзнут руки — вот это странно,
стала чаще бывать где людно, а ладони держу в карманах…
Быть одной мне почти не страшно, только стены немного давят…
Для меня теперь стало ясно, очень любят, когда скучают…
Знаешь, мне почему-то сдается, что тебе без меня спокойно…
И не спрашивай, как мне живется, если мне и дышать-то больно…
автор: Славина Наталия

---

[black wind]

"Мама, еще мы держимся - я и хранитель ангел мой, рыжая морда наглая, бестолочь, чтоб его. Ночью вчера приперся, мам, сломанными фалангами дверь покрестил торжественно, пару простил грехов, пару углов под ноль сравнял, хвост отдавил кошатине, трех нелегальных демонов выщелкнул из угла, вслед проорал тем демонам пару молитв матерных, пару бутылок Чиваса вынул из под крыла.
Дальше глухая сцена, мам - здрасте, давно не виделись, как-то ты бледно выглядишь, где мой любимый шрам? Я тут слегка в отгул ушел... эй, ты же не обиделась?..
Мне обижаться некогда, я здесь напополам. Я здесь как шут гороховый - крашу горох в жемчужное, серое красным пачкаю: десять мольбертов в день. Я тут совсем простужена, ем афлубины пачками и ни одно ... не скажет мне "хоть капюшон одень".
Ладно, всё вру - простуды нет, и афлубина тоже нет, мам, не переживай. Лето напалмом пыхает, жжёт, как вампира солнца свет - вот бы залезть на Эверест и сигануть за край. Снегом бы обернуться, мам, с ветром лететь распатланным, до самой мелкой косточки выполоскать всю суть...
Но за плечом полощется это мурло крылатое - разве с таким свидетелем сможется сигануть?
Мама, мы стол царапали, пили и стол царапали - тот, что впитал под дерево теплый закатный блеск. Я продирала борозды, ангел чертил каракули, грустно в разлитой лужице чавкал домашний бес. Стены помалу рушились, сыпались крошкой каменной, небо меняло плоскости, шел бирюзовый дождь. Ангельской дланью хлопнутый, выл, словно в попу раненый бес и хватал обиженно впятеро больший нож.
Да мам, зверинец тот еще, здесь вам не там, на облаке - тут у нас не соскучишься, истинный Вавилон. Каждый кричит по своему, кто-то теряет облики, кто-то к нам робко мостится за расписным столом. Ангел вполне неплох еще - пьёт, притворяясь ангелом, если смеется - пенится будто морской прибой... только в глазах, на донышке плещет отсветом факелов боль его крыльев связанных, рабская злая боль.
Знаешь что, мам, я думаю - здесь ему делать нечего. Нечего охранять меня, не от чего хранить. Мне уже столько, мамочка, столько сказали вещего - все распихать по полочкам и можно спокойно жить. Я говорю - смеется он: дура ты, мошка глупая, эта самоуверенность гробит пятьсот за вздох... Он вроде с виду искренен, но временами путает, вяжет, уводит в сторону, маленький хищный бог. Хоть ты пинка отвешивай, хоть кувыркайся в дикостях - он постоит, похмыкает и изойдёт на дым. И пустота сквозящая сзади мгновенно вырастет, и просочится в полное, сделав его пустым.

Мама, он держит за руки, смотрит в глаза настойчиво, ищет во мне священное, свой персональный храм.
Мам, я не буду преданной ангелу , пусть улетает снова, но...
Он же вернется, мам?"

(c) Нефилимчик

---

[black wind]

"Нет, я не знаю, кто ты для меня - иди один, пускай кораблик в воду, пусть будет путь тебе росой и медом, пусть мягко опускается ступня. И я не знаю, кто ты для меня.
Лети, лети, как бабочка на свет, как желтый лист по парковым перилам. Не то чтоб я тебя когда любила - ты просто будь без горечи и бед. Лети, лети - как бабочка на свет.

А что умею я - идти сквозь лес, по бурелому и по бездорожью. Моя дорога - в голенище ножик, холодный ветер налетает дрожью. На память - на руке болит надрез. Все, что умею я - идти сквозь лес.
Иди, иди. Не знай о темноте, не знай о том, как хочется тепла, когда - кого угодно б обняла. Но есть - один лишь ветер да зола, и песня леса так глуха, хрипла - тут люди, если будут, то не те. Иди, не знай об этой темноте.
И знай: пока тепла моя рука, пока еще я обладаю речью, пока лицо почти что человечье - свети же мне. Свети издалека.

Когда же оступлюсь и захлебнусь, когда прибьюсь к летящей вечно стае - крылатый конь, и черен цвет плаща, и -
ты позови меня. И обещаю:
я обернусь.
Я точно обернусь."

(с) Лемерт

---

[Рыжее беспокойство]

- ВСЕ КОШКИ СМЕРТНЫ. ТВОЙ ПРИХОДИТ ЧАС.
ТЫ ПОМНИШЬ, Я ТЕБЯ КОГДА-ТО СПАС:
ИЗ БАКА С ТУХЛОЙ РЖАВОЮ ВОДОЙ
Я ВЫУДИЛ КОМОЧЕК ЧУТЬ ЖИВОЙ.
ТЕПЕРЬ НАСТАЛО ВРЕМЯ УМИРАТЬ.
И, РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИ МУРЧАТЬ!

- Тверды твои колени, как доска.
Позволь, я помурчу на них пока.

- ПОВЕРЬ МНЕ, ВЕЛИКА МОЯ ПЕЧАЛЬ.
ИЗ ВСЕХ СУЩЕСТВ МНЕ ТОЛЬКО КОШЕК ЖАЛЬ.
НО НА ТЕБЕ ВИДНА МОЯ ПЕЧАТЬ.
И, РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИ МУРЧАТЬ!

- Ты что-то не становишься теплей.
Позволь, я помурчу тебе сильней!

- ПОСЛУШАЙ, ЗВЕРЬ! МЕНЯ ДРУГИЕ ЖДУТ.
ПРОШУ. НЕ ПРЕРЫВАЙ МОЙ СКОРБНЫЙ ТРУД.
Я СМЕРТЬ. Я ДОЛЖЕН ЖИЗНИ ПРЕРЫВАТЬ.
И, РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИ МУРЧАТЬ!

- Вершить свой скорбный труд не торопись.
Я помурчу. Скажи мне: "Кис-кис-кис"!

В ту ночь никто нигде не умирал.
Смерть нежно кошку за ухом чесал.
И этот мягкий шерстяной мотор
Урчит в его жилище с этих пор:
Кто понимает и жалеет Смерть,
Не может безвозратно умереть.

- И, РАДИ БОГА, ПРЕКРАТИ МУРЧАТЬ!
- Мурчать, Хозяин, лучше, чем молчать....

(с)
Brooke McEldowney

---

[black wind]

"Морщины пока не умеют въедаться в кожу,
В больницы еще не куплен абонемент.
Но сторож на стройке смеется меня моложе
На пару, наверное, сотен десятков лет.
И пахнет сухим нафталином любая помада,
Которой я трогаю губы, коптит мундштук,
И липнут прекрасные - за день по триста штук -
Но мне бесконечно давно никого не надо.
Глумливые духи в острых лисичьих масках
Ведут меня под руку в август, пропахший ржой.
Тут, как не брыкайся, проснешься совсем большой.
По щиколотку в щекочущих кожу сказках.
И мимо мелькают девочки - чуть за сорок,
И кружатся юные франты - под пятьдесят,
А я, только что спустившись со снежных горок,
Панически щупаю шею - на ней висят
Нескладные будни, мальчики-выпьем-кофе?,
Один еле видный оттиск-о-чем-молчать...
Мне столько непаспортных лет, что ведется бровью
И толпы "больших" не дотянут и до плеча.
Мне столько непаспортных лет, что бывает жутко
И свечечки гаснут в ладонях, как у больных,
И в пару минут умещается десять суток,
И пара томов - в коротенький нервный стих.
Да что уж там - жутко... Бывает: смолишь тихонько,
А что-то функционирует, там, на дне.
И тоненькая твоя, черепашья бронька
Становится танковым боком в большой войне;
И больше не можешь схватить себя, отстираться,
Поплакать Сереже, хлопнув по пятьдесят:
Приходишь, смеешься и - вроде бы, чуть за двадцать.
А трогаешь шею - и точно: на ней висят.
И в комнате пахнет пылью и мотыльками,
Пока я листаю книжки и пью кефир.
И с небом какой-то слишком прямой эфир.
И кот улыбается мудрым японским Ками.

А ты, на своей планете, идешь мастерить
Бумажные лодки, солнышко щеку греет.
И слыхом не слыхивал, как от тебя стареют.
А, впрочем, куда тебе, ясный. В твои двадцать три."

---

[Рыжее беспокойство]

шлю Богу телеграммы
«папа со мной все в порядке»
© Превзойти Всех

__________________________

наверное, так даже правильней
даже честнее и лучше

когда в тебя целится тот,
кто раньше
спасал
твою душу
© Превзойти Всех
__________________________

в наших зимах и строках
не место банальной грусти
мне врачи еще в том ноябре обещали
что по весне
отпустит
© Превзойти Всех

__________________________

и с тобой
не сравнится, увы,
ни один другой.
ты какой-то отчаянно редкий
космический вид.
©

---

[black wind]

"Ни броситься под ноги, ни пригубить и хмыкнуть -
Нельзя ни любить, ни ругать, ни переводить.
Но только услышь его - слезы текут в груди
И нет никакой возможности к ним привыкнуть.
Такая вот музыка: в легкие - как смола,
В ладони - как нож, в мозги - как бутылка "Черриз".
И дышишь с трудом, потому что тебя уже через,
И словно грудная клетка тебе мала.
И лампочки вдруг разгорятся июльски солнцем,
Затеплятся в тон его голосу, чуть ворча,
И что-то закровоточит внутри - врача!..
Воды? Палача?! - и вдруг перестанет быть черствым.
И думаешь - нет, а когда мы решили сдаться?
Исправно вояем судебки, как статью.
Вчера ж только тихое "Я тебя не люблю"
Как мертвую птицу, рыдая, держали в пальцах,
И резались правдой, как режут ладонь осокой,
И душу боясь откричать из себя целиком,
Шептали вполголоса: "Ладно, не будь дураком,
Еще повоюем, побереги висок-то"...
И сразу весь ты у себя же в гортани комком -
А ну-ка, наври себе так? Попляши вальсок,а? -
И слева под ребра тебе шелестит осока.
И щеки сожгло нахлынувшим кипятком.

А он продолжает петь - всеправдив, незнаком,
И город вечерний из голоса этого соткан."

(c) Крис Аивер

---

[black wind]

"Каким чародеем поставлена пьеса
В которой так быстро взрослеет принцесса?
С годами пока еще только милей,
Но время летит, и летит все быстрей.

— Мне мало еще!
Повторяет в надежде,
Но кожа уже не такая как прежде,
И девочкой вряд-ли уже назовут,
— Вам будто 16!
Придворные врут.

Принцессе бы метить уже в королевы,
Наследников бы, а не бегать налево,
От принца, на длинных и стройных ногах.
Все замки ее до сих пор в облаках.

Свести счеты с детством она не успела,
Ах ей до морщин бы хоть взяться за дело!
Но кнопки «time-stop» нету в списке чудес,
Что жизнь припасла для таких вот принцесс..."